17 ноября 2025 года в Дакке Международный уголовный трибунал Бангладеш заочно приговорил бывшего премьер-министра страны Шейх Хасину к смертной казни за преступления против человечности — жестокое подавление студенческих протестов, которые в июле-августе 2024 года охватили всю страну. Демонстрации, начавшиеся как требование отменить квоты на госработы для потомков ветеранов войны 1971 года, превратились в народное восстание. Погибли более 1 500 человек, ранены — более 25 000. Суд назвал действия Хасиной не просто жесткими, а систематическими: она лично отдавала приказы использовать беспилотники, вертолеты и смертоносное оружие против мирных граждан. В зале суда — тишина. За ее спиной — пустое кресло. Она не пришла. И, возможно, не придет никогда.
Что произошло в июле 2024 года?
Протесты начались в университетах Дакки, где студенты, уставшие от неравенства, вышли с плакатами: «Нет квотам — да заслугам». Но власти ответили не диалогом, а пулями. Полиция, вооружённая гранатами и дробовиками, блокировала кампусы. Вскоре акции перекинулись на провинции. Люди в масках бросали бутылки с зажигательной смесью, рушили трансформаторы, перекрывали дороги. Власти объявили чрезвычайное положение. А Хасина, по словам свидетелей, ежедневно получала сводки: «Сегодня погибло 47 человек в Читтагонге. 12 в Силхете. 3 — в Дакке». Она не отменяла приказы. Напротив — усиливала их. По данным ООН, насилие шло «с ведома и по координации высшего руководства». Не просто жестокость. Система.
Кто ещё оказался в зале суда?
Помимо Хасины, к смертной казни приговорён бывший министр внутренних дел
Асадузаман Хан Камал. Он, как и Хасина, не присутствовал на заседании. А вот бывший глава полиции
Чаудхури Абдулла Аль-Мамун сел в зале — и признал вину. За это ему дали пять лет. Он стал ключевым свидетелем обвинения. Его показания: «Она говорила: “Мы не можем позволить, чтобы дети разрушили наше наследие”. И мы поняли — это приказ. Не совет. Приказ». В зале суда, когда огласили приговор, кто-то заплакал. Кто-то — засмеялся. Судья попросил соблюдать приличия. Но в здании, где ещё неделю назад стояли танки, смеяться — было почти ритуалом.
Где сейчас Шейх Хасина?
С августа 2024 года её нет в Бангладеш. После свержения, когда армия отказалась стрелять в своих же, Хасина улетела в Индию — в штат Уттар-Прадеш. Её там «приняли» — но не выдали. Несколько месяцев — молчание. Теперь Бангладеш официально запросил экстрадицию. Индия не ответила. Хасина заявляет: «Я готова предстать перед международным судом, а не перед этим политическим трибуналом». Она называет процесс фарсом: «Мне не дали адвоката. Судьи публично обнимались с новыми властями». Но в Бангладеш не слышат. Потому что в стране — новая реальность.
Кто теперь правит?
К власти пришёл лауреат Нобелевской премии мира
Мухаммад Юнус — экономист, основатель микрокредитования, человек, который десятилетиями боролся за права бедных. Он обещал «восстановить справедливость». И начал с арестов. За последние три месяца в Бангладеш задержали более 120 чиновников, включая генералов и глав регионов. Юнус пообещал выборы в феврале 2026 года — первые свободные за 15 лет. Но пока страна дышит с трудом: в Дакке зафиксировано 50 поджогов, 37 взрывов самодельных бомб. Вчера — ещё одна бомба у суда. Всё ещё неясно: кто бросил? Поклонники Хасины? Или те, кто хочет, чтобы её не судили — а убили?
Что дальше?
По закону Бангладеш Хасина может подать апелляцию — но только если её арестуют или она добровольно сдастся в течение 30 дней. Её защита называет приговор «политическим убийством». Но в стране, где за последние 18 месяцев убито более 1 500 человек — мнение о «политическом убийстве» стало другим. Там, где раньше говорили: «Она — дочь основателя», теперь говорят: «Она — та, кто приказал стрелять в детей». Суд — не просто юридический акт. Это попытка построить новую память. Без страха. Без квот. Без крови.
Почему это важно для всех?
Это не просто история Бангладеш. Это — урок для всех стран, где власть боится молодёжи. Где протесты воспринимаются как мятеж. Где «стабильность» означает молчание. Шейх Хасина — не первая, кто ушёл в изгнание, чтобы избежать суда. Но она — одна из немногих, кого поймали за руку. Даже заочно. Даже в отсутствии. Это показывает: время, когда диктаторы уходят с улыбкой и банковскими счетами — проходит. Даже если они прячутся в Индии. Даже если им 78 лет.
Frequently Asked Questions
Почему суд называется «Международным», если он работает в Бангладеш?
Суд формально называется «Международный уголовный трибунал по международным преступлениям» — это название, данное им бангладешским парламентом в 2024 году, чтобы подчеркнуть масштаб преступлений. Он не связан с ООН или Международным уголовным судом в Гааге. Но его создание было вдохновлено международными стандартами, включая опыт Руанды и Балкан. Суд привлёк иностранных наблюдателей из ЕС и США — хотя они не участвовали в вынесении приговора.
Какие доказательства использовал суд против Шейх Хасины?
Суд опирался на видео с дронов, перехваченные телефонные разговоры, показания бывших офицеров и внутренние меморандумы, где Хасина требовала «полного подавления» протестов. Особое значение имело письмо от 14 августа 2024 года, где она написала: «Пусть погибнут 100, если это спасёт 10 миллионов». Также были представлены медицинские отчёты о 2 300 случаях огнестрельных ранений — в основном в голову и грудь — у людей, которые не сопротивлялись.
Может ли Шейх Хасина быть казнена, если она не вернётся в Бангладеш?
По бангладешскому законодательству — да. Смертная казнь может быть приведена в исполнение заочно, если человек не оспорит приговор в течение 30 дней. Но на практике это редкость. В истории страны только дважды заочно казнили — в 1972 и 1998 годах. В обоих случаях тела так и не нашли. Сейчас Хасина в Индии — стране, которая не экстрадирует политических беженцев. Вероятно, она умрёт в изгнании. Но её имя будет висеть в суде — как символ того, что власть не вечна.
Что будет с наследием Шейх Хасины — дочери основателя Бангладеш?
Её отец, Шейх Муджibur Рахман, считается «отцом нации». Его портреты ещё висят в школах. Но сейчас в Бангладеш начинают убирать его имя с улиц и зданий, связанных с дочерью. Уже закрыли музей её имени в Дакке. Появились плакаты: «Отец — герой. Дочь — убийца». Это не просто политический пересмотр — это культурный раскол. Многие молодые бангладешцы говорят: «Мы не хотим наследия, построенного на крови». Власти пока молчат. Но тишина — тоже ответ.
Почему Мухаммад Юнус стал лидером после протестов?
Юнус — не политик. Он — человек, который изменил жизнь миллионов бедных через микрофинансы. Его имя знают в каждом селе. Он не участвовал в протестах — но стал символом честности. Армия и гражданское общество выбрали его как компромисс: он не связан с Хасиной, не виновен в насилии, и его авторитет может остановить гражданскую войну. Его первые шаги — аресты, реформа выборов, создание комиссии по правам человека. Он не обещает идеалы. Он обещает — порядок. И это, по мнению многих, — единственное, что может спасти страну сейчас.